Римские катакомбы

До остановки нужного автобуса по узким, только-только двоим разойтись, а потому тенистым улочкам, мощённым булыжником, и по тёмным подворотням Рамон добрался пешком гораздо быстрее, чем доехал бы. Но как ни торопился младший Трилья, шопинг съел всю фору во времени и нахально ещё попросил. Одна отрада – в супермаркете работали кондиционеры. Бегая вдоль полок и стеллажей с тележкой, профессор потратил час, и только присвистнул, когда глянул на часы у кассы. Бутылка Riserva Vignolo, которую он схватил за горлышко, возмущенно булькнула, перемещаясь в пакет. Другие покупки, к счастью, никаких протестующих звуков не производили, хотя… шлёпанье друг о друга пластиковых контейнеров с ветчиной и рыбной нарезкой, шелест целлофана и сухое шуршание спагетти в нём тоже вполне сошли бы за тихую ругань. Никому не хотелось покидать магазинную прохладу, но расплатившийся Рамон никаких вразумлений неодушевлённых предметов слушать не стал, и рысью вылетел на пропечённую улицу, навьюченный поклажей, как печальный ослик с острова Корфу.
К счастью, дом, где Тан присмотрел квартиру, находился буквально в двух шагах, и «ракета Трилья Р» домчалась до него в две минуты. Чтобы позвонить в дверь, Рамон освободил одну руку, придерживая второй пакет с продуктами подбородком и подпирая коленом. Тихо выругался сам, когда верхний пакетик с креветками чуть не вывалился на пол, и наконец нажав кнопку звонка, направил его обратно. Как раз успел до того, как щёлкнула собачка замка.
- Гнома Всёдлядома вызывали? – улыбаясь до ушей, спросил он открывшего дверь Сяошена и поспешно – пока тот не передумал, сунул ему в руки огромный злополучный пакет. - Держи-ка, оголодавший. 

Замечание Сяошена о том, что, мол, для домового эльфа Трилья несколько крупноват, тот встретил широкой и радостной улыбкой.
- А я гном-переросток! – профессор археологии с трудом удержался от того, чтобы показать старому знакомому язык. – Не подаришь мне новую боевую секиру? И старый носок в знак освобождения не подаришь? Ну и ладно!     
Обиженная мина получилась неубедительной, потому что на лицо вернулась улыбка, которая стала ещё шире и радостнее, когда теперь уже Тан выронил из набитого снедью пакета злосчастный бокс с креветками. Уж больно комично выглядел китаец, обнимавший мешок с продуктами, как мишка-коала родимый эвкалипт. Дверь, однако, он закрыл вполне успешно, правда, несколько нетрадиционной частью тела – бедром. Рамон даже помочь не успел – замок щёлкнул, Трилья лишь бесполезно уже толкнул дверное полотно.
- Здравствуй! - из следующей рамоновой улыбки в ответ на приветствие Тана исчезло всё шутливое злорадство.
Обнимать Сяошена сейчас было неудобно, ибо пришлось бы обнимать ещё и лосося с креветками, что значительно снижало трогательность подобного жеста. Поэтому Рамон решил подождать более удобного момента и только покивал, слушая указания насчет тапок, вешалки и местоположения кухни, куда китаец отправился тяжело нагруженной, но изящно развернувшейся баржей.
В прихожей действительно была полка, на полке действительно были тапки. Рамона всегда трогала и умиляла забота азиатов о чистоте пола в своём жилище. Оттого он, улыбаясь, снял тапочки с полки на пол, упёрся носком левой туфли в пятку правой, стянул её, и сунул освобождённую ступню в мягкое тапочное нутро, то же самое проделал с другой ногой, секундами позже подогнув её, чтобы, опираясь ладонью в стену, поправить загнувшийся задник. Вот теперь можно было топать на кухню, и спешно, а то Трилья всерьёз опасался, что оголодавший Тан, того гляди, запросто схрумкает спагетти не вареными.
Подоспел Рамон к разбору покупок как раз в тот миг, когда адвокат вынимал из пакета вино, причём с таким кислым лицом, будто это был уксус.
- Извини, - сказал Трилья с порога. – Не стал покупать виски, жарко. К тому же ты хотел поговорить… мне тут недавно один престарелый синьор умную вещь выдал: «С вином, говорит, можно беседовать, как с другом, а с виски и водкой беседа заканчивается быстро и под столом». Оно нам надо?
Трилья прошёл в кухню – мыть руки, и на вопрос обернувшегося китайца о кофе улыбнулся снова – быстро и светло:
- Конечно. А то ты не знаешь, что я жить без него не могу. У меня, кажется, в венах вместо крови полукофейный раствор. Но… кофе сварим чуть позже. – Рамон потянул с вешалки полотенце, и вытирая руки, подошёл к пакету с едой. – Масло оливковое у тебя есть? Чеснок я купил, точно знал, что на адвокатской кухне его не найду… - он уже рылся в мешке, вытаскивая ядрёные белые головки. – Будет спагетти болоньезе, разогревай сковородку.

«Ужимки несчастного Тана», равно как и кокетливые взгляды из-под ресниц не возымели действия на археолога.
- Кто не работает, тот не ест! – торжественно изрёк он в ответ на риторический, по-видимому, вопрос Сяошена, забирая у того малопользованную сковородку и запылённую бутылку с маслом. – Не будешь помогать – ходи голодным.     
Шагнув к плите и включив её, Трилья открыл бутыль, плеснул масло на сковороду, покачав её, дал маслу разлиться, ловко сунул посудину на огонь, прихватив нож из стойки и разделочную доску со стены, снова отступил к столу. Проворно и умело разломал головки чеснока на дольки, надрезая кончик каждого зубчика, и прижимая острие ножа к подушечке большого пальца, тщательно, но скоро ободрал шкурку догола, липкие и блестящие зубчики побросал на доску, по которой быстро и дробно застучал нож. 
Всё это заняло минуты две, не больше. Трилья опять встал к плите, сгреб ножом в шипящее уже масло чесночную крошку, поискал глазами, чем бы вытереть руки, полотенце он забыл на столе рядом с пакетом. Пришлось за ним возвращаться. Дома, на уютной кухне с выходом во внутренний садик, у Рамона всегда дожидался своей очереди на вешалке чистый фартук, и молодой профессор не видел в этом ничего зазорного – он умел и любил готовить. А фартук напоминал ему о маме, о доме, о родной асиенде, ещё старой, в доме синьора Киноньеза, о хлопотливо-тихой кухарке Эве, которой в детстве всегда можно было пожаловаться и рассказать о своих детских обидах, ткнувшись лицом в опрятный льняной передник, и получить утешение в виде поцелуя в макушку и свежеотскырканной ножом морковки, так и сияющей от своей оранжевости в кухонном уюте.
В кухне аппетитно запахло поджаренным чесноком, пока профессор копался в пакете, выуживая оттуда томатную пасту в жестяной банке и говяжий фарш.
- Резать уже не надо, - озвучил он очевидную истину, но спохватился, ибо истина оказалась не такой уж очевидной. – Ах да! Зелень можешь порубать. Тогда накормлю.
И насмешливо посмотрел на Тана, изящно так усевшегося а-ля китайский благородный муж.           
- Престарелый синьор не был знаком с тобой, - парировал Рамон его ехидное замечание о вине, - Он, должно быть, не учитывал уникумов, - хмыкнув, Трилья взмахнул рукой с ножом. - Понял, понял. Алгоритм действий с тобой ясен: с вином салата не давать, сразу предлагать десерт вместо подушки, и лучше прямо на горизонтальной поверхности, типа кровати или пола. Но пока не лёг, будь так добр, отвари спагетти. Это дело тоже трудно испортить. 

Профессор удовлетворённо, но украдкой улыбнулся, услышав хрусткое шуршание целлофановой упаковки – от руки могучего китайского богатыря спагетти отправились по адресу, в кипяток. Изготовителя еды, которую априори посчитали невкусной, ехидное ворчание хозяина квартиры опять же нимало не задело, потому что… С момента знакомства, теперь уже давнего, младший Трилья испытывал к китайцу самые тёплые чувства. Анализируя их время от времени, Рамон каждый раз приходил к кощунственной мысли: его нежность к Тану была несравнимо большей, чем та, которую он питал к родному брату. Впрочем, при дальнейшем обдумывании этой скользкой темы, так же неизменно Рамон приходил к занятному выводу: в этом он в семье не одинок, отец тоже относится к Сяошену куда теплее и уважительнее, нежели к старшему сыну.
Неудивительно, что братец бесится по этому поводу, - думал Рамон, крутя ключ-открывашку вокруг консервной банки, - Сейчас-то он, конечно, пытается остепениться и выражает своё презрение только подчёркнутой холодностью и высокомерием, а вот раньше…
Шагнув к плите, археолог вывалил в сковороду густое тёмно-красное содержимое банки с нарисованной румяной помидоркой, не забыв выскрести остатки ложкой.
…раньше «дворняга приблудная» - могло считаться самым безобидным прозвищем, которым одаривал китайца старший отпрыск семьи Трилья. Младшего при этом душил стыд… - Рамонито отставил пустую тару на кухонную тумбочку и тайком вздохнул, вновь вытирая руки. - Ревность обыкновенная, хоть этикетку вешай. Зависть. Тан на порядок умнее братца и это понимают все, даже сам завистник. А про умение обходиться с людьми и вести бизнес уж говорить нечего.
- Жениться? – произнёс Рамон вслух, мягко усмехнувшись, - Жениться - дело хорошее, я даже подумывал. Только за меня замуж не пошли, - в усмешку влилась горечь, невидимая, но явственно ощутимая, как чесночный аромат. – Так что дети пока откладываются. Будем считать, что они в проекте, а на повестке дня – скелеты и горшки, как и положено обычным археологам, - добавил Трилья-младший, прихватывая бокс с говяжьим фаршем и вскрывая его по пути к плите.

Рамон усмехнулся, выслушав сентенцию «семейного адвоката» о женщинах и браке. Сам китаец в обществе дам появлялся крайне редко, а о женитьбе, насколько знал младший Трилья, даже и не помышлял. Профессор прихватил ложку, замазанную томатной пастой (дома он бы просто её облизал, а на чужой кухне неловко как-то было) и начал выгребать ею фарш. Перемолотое мясо падало в шкворчащую густо-красную массу крупными комками, Рамон терпеливо растирал их, следя за тем, чтобы ложка не обжигала пальцев.
Он дослушал советы Cяошена до конца, не оборачиваясь, улыбнулся лукаво, положил ложку, прихватил пустой пластиковый контейнер, скомкал содранный с него целлофан, не забыл другой рукой забрать пустую жестянку, и всё это отнёс в укромный уголок кухни к мусорке.
- Готовлю я, готовлю, ага, - пробормотал он чуть ворчливо. - Вот как раз бесчувственные стервы с ладной фигурой так и норовят уволочь меня под венец, да я как-то против. А женщина с умными глазами не пошла к алтарю, когда я её позвал. Причём оба раза.
Рамон наступил на педаль мусорного ведра. Крышка с лязгом откинулась, и Трилья бросил в распахнутый алюминиевый зев консервную банку, пластиковый бокс и мягкий комок полиэтиленовой плёнки.   
- Так что в ваш научный анализ моих матримониальных проблем, синьор адвокат, вкралась роковая неточность, - добавил он, провожая взглядом бытовые отходы.
Его нога перестала удерживать педаль и ведёрная крышка захлопнулась с удовлетворённым лязгом. Возвращаясь к плите, Рамон подумал, что не удивился бы увидеть, оглянувшись, как приручённый кухонный монстр сыто облизывается, и услышав характерный звук его отрыжки, тоже не удивился бы. Искусствовед по первому образованию, Трилья-младший обладал развитым зрительным воображением.                     
Он ещё раз помешал в сковороде и, отведя руку назад, но не отводя взгляда от будущей еды, помахал кистью:
- Если тебе не жалко вина, подай бутылку, я плесну немного в соус. Период до прибытия морды в салат, конечно, увеличится, зато паста будет неповторима.     

Щедро плеснув вина – не меньше стакана – в зашипевшее пуще прежнего варево, Рамон аккуратно втиснул обратно в бутылочное горлышко тонко пахнущую пробку, отставив чуток сам «волшебный сосуд» зелёного стекла.
Шею и щёку защекотало дыхание Тана, заглядывавшего в «малосъедобную еду». Рамону вдруг стало стыдно. От меня же несёт, как от козла… сколько раз я пропотел и просох сегодня, а до душа так и не добрался. Однако, посредством косого – ну очень косого! – взгляда убедившись, что Сяошен принюхивается не к запаху его-немытого, а к пленительным ароматам прославленного блюда итальянской кухни, Трилья переступил с ноги на ногу, в последний раз помешал соус, постучал черенком ложки о край сковороды, чтобы стряхнуть жирные капли и кусочки почти прожарившегося фарша и, не то что не оборачиваясь, но даже не поднимая ресниц, улыбнулся:   
- За что ты будешь просить прощения? За то, что мы с тобой не обвенчаемся? 
Улыбка стала мягче и печальнее. Ни с того, ни с сего Рамону захотелось запросто погладить Тана по щеке, безо всякой подоплёки, а лишь как родного человека. Так делала покойная Эва, когда он вот так же стоял над душой, голодный.
- Или за то, что я оказался слишком богат для римской интеллектуалки левых убеждений? – не без горечи в тоне спросил он отшагнувшего назад китайца, - А во второй раз она, поскольку умна, сложила два и два: мою фамилию и газетные статьи о клане Трилья. «Выйти замуж за мафию» - на это, знаешь ли, не каждая отважится.
Рамон оглянулся и вдруг снова растрогался, увидев, что Сяошен отщипывает корочку от булки.
Как голубь...
- Скоро будет готово, сядем за стол, не ешь всухомятку, - мягко заметил профессор, - Как маленький… Мало тебе гастрита, ещё язву надо? Кстати… давай сюда зелень. И спагетти уже переварились, наверно. Вторая сковорода найдётся?   

- Ладно уж, побуду Золушком, найду сам сковородку в твоей запущенной холостяцкой кухне, - Рамон подхватил разделочную доску и прямо ножом сгрёб в соус мелко порубленную зелень. – Совсем уже скоро можно будет… вкушать. Вот силос упреет и…
Трилья покосился на отложенное Таном хлебобулочное изделие. Вот я не понял, вроде китаец из нас двоих Сяошен, а косые взгляды сегодня исключительно по моей части. – Рамонито заметил, что Тан всё щиплет мякиш, и снова его пожалел. - Видать, правда, оголодал адвокатище…
- Даже не знаю, - сказал младший Трилья, отступая от плиты и задумчиво помяв переносицу, на которой частенько сидели очки, - То ли романтик твой приятель со своей теорией, то ли хитрец. Нет, безусловно, некое здравое зерно в его рассуждениях есть, но здравый смысл мне отчего-то подсказывает, что далеко не в каждой шлюхе можно найти хорошую жену. Сдаётся мне, ему просто повезло найти в куртизанке примерную супругу и образцовую мать. Но это один шанс на тысячу. Хотя… уж чего-чего, а путан в Риме – толпы.      
Сковородка и впрямь нашлась довольно быстро – в компании своих погромыхивающих разнокалиберных подружек, которые чуть не свалились на голову профессору, когда он неосторожно открыл кухонный шкаф.
- Per Bacco, - тихо выругался Трилья, ловя одну из посудин почти на лету. – Ты хоть иногда посуду прибираешь?..
Но приручение бешеной сковородки прошло успешно – в смысле, её чёрная блестящая ручка удобно легла в руку Рамона, опять шагнувшего к плите. От посудного шквала он даже перепутал бутылки, и схватил не ту, чуть не налив на сковороду вино. Возвёл глаза к небу, прошипел чего-то, и со стуком поставил то, за что вообще-то всуе помянутый Вакх и отвечал. Кто покровительствовал оливкам и продуктам их переработки, Трилья в горячке не вспомнил, просто щедро плеснул на тефлон масла, отвечая на вопрос о спагетти:
- Лучше чуточку прижарить, не лапша же. Во всяком случае, итальянцы так делают. Я привык, да и тебе, думаю, понравится, - и подставил сковороду под дуршлаг, левой рукой включая горелку.
До чего же, наверное, смешно и глупо мы выглядим со стороны… - Рамон спрятал улыбку и сунул сковороду на огонь, и договорил то, что пришло на ум до сковородного обвала:       
- А потом, поступи я по совету твоего романтичного товарища, меня лично всё время преследовало бы одно неприятное воспоминание… нет, вовсе не то, что мою жену кроме меня трахало пол-Рима, а как раз наоборот – то, что этот факт давал бы мне преимущество перед нею. Типа, ты по уши в дерьме, не к столу будь сказано, а я весь в белом, снизошёл до тебя и могу в любой момент выгнать, как приблудную кошку.   
Не сходя с места, Рамон убавил огонь, и вдруг хлопнул себя по лбу:
- Кофе! Кофе-то забыли!

Два холостяка на полузаброшенной за ненадобностью кухне – зрелище, которое само по себе не может не быть комичным. А уж когда они трясут дуршлагом и бешеной  сковородой – вообще Чарли Чаплин отдыхает и нервно курит в сторонке. Рамону небрежно вывалившиеся на сковородку и вправду вкрадчиво расползающиеся во все стороны и за пределы посуды макароны напомнили не осьминогов, а кое-что ещё более неприятно и пугающее: каких-то инопланетных многоножек с длиннющими щупальцами. Кажется, был какой-то жуткий фильм про таких… как же он назывался-то?.. – ловко встряхивая сковороду, нахмурился Трилья, вспоминая, - А! «Похитители тел», точно! Там некие твари как раз запускали подобные спагеттины в хрупкие человеческие организмы, чтобы ими владеть и управлять. Помнится, когда смотрел в юности, было страшно.       
От встряхивания «щупальца», однако же, весьма покладисто убрались себе за сковородные бортики. Вот так-то! – довольно ухмыльнулся археолог. - Лежать! И не протягивать мне тут! Стоять-вариться! Жариться, то есть.   
Для верности он ещё и потыкал зашипевшую в разогревающемся масле пасту деревянной лопаточкой. Так полагалось по технологии приготовления, ну и… моральное удовлетворение – тоже причина. Пока Сяошен возился с приготовлением кофе, Трилья стоял и мешал на сковородках и спагетти, и соус. С двух рук, по-македонски.
Очень скоро в воздухе кухни начали сплетаться три приятных составляющих: табачный дым, кофейный аромат и шутки адвоката.       
- Сам в меру упитанный! – совершенно по-детски огрызнулся шагнувший с едой к столу Рамон, чуть не сев мимо кухонного стула от нарисованных Таном перспектив, – У тебя совесть есть? Я же всё это добросовестно вообразил: и волоокую испанку-зажигалку, которых тут, в Риме, ага, пруд пруди, и прогулки с номером телефона на груди… кошмар! Концлагерь какой-то! Скажи, а футболка не в продольную полосочку будет, чёрно-белую? – ехидно осведомился профессор, вытряхивая пасту на большущую тарелку наконец-то.
Сверху на горячие и уже абсолютно безопасные «щупальца», зарумянившиеся после добросовестной термической обработки, доморощенный кулинар вывалил горкой горячий же, с пылу, c жару, мясной соус.
- Кушать подано, - объявил Трилья тоном актёра, сорок лет отрабатывавшего единственную реплику и вложившего в неё весь жар одинокой души, - Налетай.